И слёзы в вечность утекут —

Их капли примет в себя Стикс.

Когда в последний горький путь

Проводишь преданного друга,

Ты залпом выпьешь скорбный микс

Тоски с отчаяньем. И вьюга

Вискам добавит седины.

Хоть в смерти нет твоей вины,

Взахлеб расплачешься над гробом,

И вспомнишь после (и не раз)

Поддержку, нежность и тревогу,

Совместный каждый миг и час.

 

Теряя, чувствуем острей:

Друг — это ценность наших дней.

 

/публикуется в рамках творческого  проекта блогеров МП/верхняя ссылка — на стартовый пост/

История Первая.  «Директор» Цирка.

Дамы и господа, леди и джентльмены!!!  Сегодня перед вами Я, тот, кого ошибочно считают директором нашего маленького передвижного цирка. На самом деле я объявляю номера, занимаю публику в перерывах и с важным видом объявляю начало и конец представления, а также антракт.

У меня ярко-красный фрак, цилиндр цвета вороного крыла, белоснежные штаны и перчатки, блестящие штиблеты, а так же трость с блестящим набалдашником.

Работаю я здесь уже около 9 лет, что довольно приличный срок для нашего заведения, хе-хе. Обычно все быстро уходят отсюда, либо в поисках лучшей жизни, либо на тот свет. Такого уж специфика нашего ремесла.

Да, дорогой друг, ты не ослышался, я сказал ремесло. Я уже вижу, как вы говорите: «Но разве это не должно быть искусством?!»  Нет и нет, достопочтимая публика. Искусство это там, где в неге благополучия и сытости нежатся светские художники, придворные поэты, дипломированные музыканты и артистки, от которых без ума столица. А тут у нас грязь, пьянство, нужда, бедствие и безысходность, да ладно, вы и сами всё видите, дамы и господа…

Но есть и у нас то, ради чего стоит жить. Да, зритель стал жесток и жаден. Да, всё стало новое. Но аплодисменты… Аплодисменты и смех всё те. Это многих держит на плаву. Кого-то в нашем деле держит мечта, детская утопическая вера в свой талант, что вот-вот он выбьется на самый верх, станет знаменитым и популярным…   Ааахаахааа…  Вы ещё не спите?

Но я, мои дорогие, служу на моей «директорской должности» из-за любви! Да-да, леди и джентльмены, я люблю, люблю! Сгораю дотла, если хотите. А сейчас…  Сейчас моя любовь разбита, и мне незачем жить.  Но обо всём по порядку.

3 года назад в наш передвижной цирк пришла молодая девушка. Где мы тогда были…  Не помню, но это и не важно… Она попросила приюта, но кормит даром её никто не собирался. Тогда ей пришлось стать частью нас, стать бродячей артисткой. И вот по вашим глазам, господа, я уже вижу ваши мысли. Вы как будто восклицаете: «И ты влюбился в неё! Как это банально!»

Да, господа, я потерял голову. Я умирал. Раз за разом я выкрикивал в толпу её имя, раз за разом она кружилась в танце, увлекая мои мысли прочь от душной арены, прочь из бедности и жестокосердия этого мира. Я жил этой любовью, я боготворил её. Так прошло три года.

Вы, наверное, хотите спросить: «И неужели ты, дурак этакий, так и не открылся ей?!»  Да, мой зритель, я не смог сделать этого. А теперь, теперь, когда ничего уже не изменить я проклинаю себя за это. О боги!..

Но вы, наверно, хотите знать, о чём я? Сейчас всё станет ясно, осталось немного, мои друзья. Месяц назад к нашим шатрам прибился очередной искатель приключения, ещё один романтик-артист. Метатель ножей. Красавец мужчина. Завязав глаза чёрной тканью, он швыряет свои кинжалы и попадает 10 раз из 10. И вот он уже в гвоздь нашего шоу…

А вчера случилось несчастье. Мы уже закончили выступления в крупном городе и собрали немало золотишка. Было решено закатить пир, что и было исполнено. Набравшись вина артисты потеряли голову, и вы уже наверно догадались, что просто так это не кончится. Самым пьяным из нас в тот вечер был наш новичок, метатель ножей, чёрт бы его побрал! Он не переставая хвастался своим мастерством и готов был всем доказать своё непревзойдённые умения. Для этого он предложил любому из сидящих встать и, как вы поняли, положить на голову яблоко. А он, будь он проклят, с закрытыми глазами пронзит ему своим кинжалом с 12 шагов. И как так могло случиться, что она согласилась. Она верила ему, наивная пташка. И никто, представляете, никто её не остановил!!!

И вот она уже стоит у стены в качестве мишени для сумасшедшего пьяного метателя, вот он завязывает глаза, вот и она закрывает свои прелестные глазки, в последний раз…

Как Господь допустил это…  Её больше нет…

Стоит ли говорить, что жизнь моя потеряла всякий смысл. И вот оно, моё  последнее представление. Револьвер заряжен. Вы, как я вижу, замерли в ожидании. Смертельный номер!!! Представление окончено! Занавес.

Когда твой сон разрушит звон,
И прогремит всеобщий зов:
Похожий на протяжный стон
Набат ночных колоколов,

В твоих руках разбитых в кровь,
Звезда раскроется сама,
Под завывание ветров
Сожмутся, в панике, дома.

Взмахнёт крылами птица — тьма
И загорится свет в ночи...
Нет, друг, ты не сошёл с ума,
Молчи, прошу тебя, молчи!

В холодном пламени свечи,
Обманчив светозарный лик,
Аккорд над временем звучит,
Младенцем кажется старик...

Но ты не верь. Всё это — сон.
Придёт рассвет — растает он.

26.03.2012

Рядом пройду — никто не заметит,
Как промелькну призрачной тенью,
Ветром ночным.
И не ответит
Лёгкий, как дым,
Голос виденья.

Ты осеншь крестным знаменьем
Путь, где мой след канул в забвенье,
И проглядишь глаза в злую темень -
Только гроза в ответ да метели...

И — никого,
Но в миг, когда солнце
Скатится тихо к самому краю,
Ты помяни меня — незнакомца
В вечной молитве
Богам
Зазеркалья...

26.03.2012, 10:00

Каждый второй — поэт
Каждый второй — художник
Каждый второй — святой
Каждый второй — безбожник

Каждый второй — творец
Каждый второй — фотограф
Всё что я вижу — шедевр
Каждый никнейм — как афтограф

Каждый второй — философ
Каждый второй — злой гений
Решатели главных вопросов
Приверженцы сильных решений

Каждый второй мечтатель
Либо холодный циник
Каждый второй фанатик
Или острейший критик

Каждый второй мудрец
Каждый второй оратор
Каждый второй хитрец
Психолог иль провокатор

Каждых вторых несчесть
Словно основ бытия
Каждого можно зачесть
Каждый второй — будто я

Не знаю в каких далях я нашёл их. И нашёл ли? Охотник и две адские гончие.

Осенний лес, стылый, зябкий, оттаявший недавно от седины утреннего заморозка, пытается согреться под живительными лучами солца. Наверху, в просветах между обнажающихся перед долгим зимним сном деревьями — клочья голубого, как цветы пролески, неба и обрывки белых облаков. Краски леса, яркие и в то же время стремительно бледнеющие, как последний привет лета, его стремительная агония. Бело — охристый ковёр листвы в каплях росы шелестит под ногами. Сверкают на солнце набрякшие каплями паутинки. Ноздри жадно ловят почти привычные запахи прелой листвы, хвои, промокшей коры и сырости.
Тишина. Только ветер шумит, да изредка скрипнет дерево, всхлипнет, вскрикнет — и успокоится. И снова прозрачная вуаль тишины накрывает лес.

Мы идём рядом и молчим. Гончие носятся вокруг, не касаясь листвы, в беззвучном рычании открывая клыкастые пасти. Горят серебром и киноварью их большие умные глаза, хлещут по жёстким, покрытым блестящей бархатистой шерстью бокам, колючие чёрные хвосты. Два грозных и страшных создания играют друг с дружкой в догонялки, как простые щенки. Только очень большие. И совершенно непривычные глазу.
Охотник устал. Ему, в отличие от них сейчас необходим отдых. В воспалённых, заспанных глазах, выделяющихся, словно два провала, на застывшем обветренном лице, плавают едва различимые искры далёких созвездий. Движения его, как всегда, скупы, точны и неторопливы, но вместо привычной волчьей грации нет — нет, да и промелькнёт отголосок неверности, неточности. Словно осечка вместо выстрела.

— Поможешь?

Он неторопливо, выверенным до мелочей движением, поправляет иссиня — чёрные перевязи с клинками, и холодный металл, впитавший ледяную бездну межзвёздных пространств тихонько звенит осколками хрустальных граней мироздания.
— Бездна услышала тебя. — говорит этот завораживающий звон.

— Ты звал нас. И мы пришли. Извини, что поздно.

Неожиданно мягкий и молодой голос охотника раздаётся прямо в голове.

— Мы давно следим за той тварью, но, как помнишь, не можем вмешиваться напрямую. И всех, кто ей одержим, отследить сложно.
— Инферно нарастает.
— Да… Но не в наших силах остановить его. Ты же знаешь, мы можем бороться лишь с последствиями.
— Да… У каждого свои задачи...

Сухощавая рука в перчатке — кастете поправляет растрёпанные порывом ветра волосы и вынимает из них брошеное хулиганом — ясенем семечко.

— Нет. Никакой оплаты, не сходи с ума. Как тебе вобще пришло такое в голову?!
— Благодарю.
— Не стоит благодарности. Мы ждали зова.
— Но…
— Никаких но.

Иссиня — чёрная спина поворачивается и густые локоны ударяют по ней. Протяжный свист. Четыре острых уха настораживаются, четыре внимательных глаза смотрят с нетерпением. Кисть в шипастой перчатке вытягивает из воздуха листок и театральным жестом кидает его гончим. Те смотрят внимательно, словно фотографируют каждую чёрточку.
Короткий миг — листок жарко вспыхивает и осыпается лёгким пеплом на сырые листья, колыхнувшиеся стебли пожухлой травы и сизые от росы паутинки. Ещё миг — и две чёрные тени уже несутся вперёд, словно стремительные, хищные, смертоносные птицы. Адские гончие взяли след.
И за ними неторопливо, сквозь бело — малиновые, с оранжевыми каплями ягод, заросли бересклета уверенно шагает охотник. И осеннее солнце играет на металле наплечников его, так похожей на доспехи, одежды…

Февраль: традиция поэтов плакать,
Блевать  стихами в монитор,
И каплями растаявшей свечи заляпать
Чужую душу, выплеснув свой вздор.
Нелепость подведения итогов
Тех дней, что жили мы во лжи,
Нечеткость мыслей, скользота  порогов
И капанье сосулек  на мозги.
Пронизывает холод наши мысли
И цепенеет  нерешительно душа...
Сколь многие из нас зависли
Порывы светлые не по сезону вороша.

Не из «Ихора», но помещаю сюда для лучшего понимания одной из публикаций. Образ, напоминающий Сеть, названый чуть иначе, «пойман» мной параллельно, в конце 90-х, задолго до прочтения «Серебряного ветра», «Чёрных звёзд» и прочего творчества Иара и Кэт. Воспоминание об одной брошеной в костёр в 2000 — ом тетрадке. За отрывистость просьба не ругать. Это копипаста из аськи + кусочек с сохранившегося обрывка черновика оригинального текста.


— «А зачем Бог создал этот прекрасный и удивительный, но такой жестокий мир?» -ответил ему Аутсайдер… — «ЗАЧЕМ?»
И ещё одна белая птица взлетела в небо…
Старый сад над большим обрывом. корявые яблони сбросили листья и они тихо шуршат под ногами. Поздний вечер. Небо прозрачное, холодное и звёздное, быстро темнеет. Пахнет палыми листьями и водорослями: внизу, под обрывом, бежит полноводная река. Зябко.

Петляющая тропинка ведёт к маленькому белому зданию с колоннами и подковой над входом, на которыми нависает барельеф: перевёрнутая подкова и на ней — грустная и саркастичная маски. Чёрная и белая.
В замочной скважине мягко поворачивается ключ странной формы: на его верхушке перевёрнутый крест и полумесяц, больше похожий на радугу. Холодная, испещрённая латиницей бронза, стёртая голубая эмаль. Ключ стар, кажется даже старше здания, сонные окна которого забиты листами фанеры и так же выкрашены белым цветом печали.
Шаги по тёмному пустому коридору, полному запертых дверей. Эхо. Что это? Лампы начали загораться перед тобой? Современные технологии в этой развалине?

Пыльный пол. Пыльные стены с облупленой местами краской непонятного цвета. И угольно — чёрная дверь, на которой мерцает алым символ Воздающих, напоминающий жука, вписаного в расписаную непонятным алфавитом гексаграмму. Дверь тихо открывается. Тусклое освещение от нескольких горящих свечей на стенах. За ней — ряд багровых кресел с полустёртой на подлокотниках позолотой и пустая сцена, отгороженая оркестровой ямой.

На сцене оранжевый круг софита. И в нём на стуле сидит длинноволосый, немного взлохмаченый человек в сером костюме. Глаза закрыты чёрными очками, взгляд устремлён вникуда. Лицо не выражает эмоций, он глубоко погружён в какие — то мысли. За его спиной стоит человек в военной форме середины 20 века, обвевешанный медалямм и орденами, грустное лицо безвкусно размалёвано: на нём чёрно — белый оскал Жестокого клоуна. На ярко- рыжих волосах драная, как с помойки, шляпа, украшеная цветком чертополоха. Двое старых врагов и друзей. Бывший палач — серый демиург и бывший солдат, убивавший не только людей, но и любовь. Не дающие скатиться друг дружке в бездну безумия. Демиург спит. Точнее, это не сон, а погружение в Мировую Мозаику: творение старого Джайена*.

Мировая мозаика. По её поводу было много споров, но ясно одно. Она — отражение Миров и инструмент, позволяющий менять их судьбы. Огромный наполненый тёплым ласковым светом купол. Мелодия, наполняющая всё вокруг. Знакомая и незнакомая. Чарующая и прекрасная. А там, внизу — безумное сочетание цветов и форм, переплетающиеся линии судеб. Синий, зелёный, белый, вишнёвый, золотистый- весь спектр, он местами бешено меняется, местами застыл строгими геометрическими формами… Музыка то гремит тяжёлыми величественными аккордами, чувствуется — поёт само мироздание, то ложится на сердце тихим жарким ласковым шёпотом. Смеётся и рыдает, стонет и радуется…
И в этом мире слепая и глухая, скользиит прозрачная тень усталого демиурга. Она не слышит ине видит этого великолепия. Но вот — что то кольнуло. Острое и раскалённое. Так. Что это? И вот на слепую тень с бешеной скоростью несётся узор мировой мозаики.

Ребёнок… Да что же это творится! Глаза демиурга смотрят сквозь глаза тринадцатилетнего парнишки, упрямо несущего на руках окровавленую девчёнку, чуть помладше его или ровестницу. На её запястьях клочки рубахи в струпьях крови. Порезала вены. Демиугр чувствует боль ребёнка. И она терзает его, как своя собственная.
Надо же. Какая мразь! Толпой изнасиловали девчёнку в подъезде и — никто! Никто не вышел помочь! А она маленькая совсем… Твари. Так. А этот мальчёнка кажется готов вернуть её? Ну ладно. И демиург растворяется в нём. Парнишка ошалело озирается:
— откуда этот купол, что это за место?
А под куполом хор детских голосов уже старательно выводит песню Ю.Шевчука: «на небе вороны, под небом монахи...»

Я помню тот берег, что пахнет полынью,
Крик чаек и плеск тихих ласковых волн,
Свет алого солнца, что скоро остынет
И шёпот ветров. Наш покинутый дом.

Обрыв, что покрыт сетью древней дубравы,
Закат, догоревший в прозрачной дали,
Поющие что — то высокие травы,
Хрусталь, что несут в своих водах ручьи...

Ракушечный берег хранит нашу память:
Следы на песке, что ведут вникуда...
Вот всё, что смогли мы в том мире осавить.
Наш след на песке размывает вода...
Навсегда...
Навсегда...
Навсегда...
Навсегда...
1998 год.

За Родину горой,
А государство к чёрту.
Завещано судьбой
Прописано в веках,
Что наш извечный бой
За русую девчёнку,
Что родиной зовётся
И дремлет на руках
Простого мужика,
В покрытой кровью форме.
Винтовку отложив,
Он ласково глядит:
-«Спи, Родина моя,
А государство к чёрту!
Твой мирный детский сон
Твой воин защитит.»
Политики визжат,
Кривляется эстрада...
Но что бы ни стряслось,
Не быть концу, пока
Спит Родина моя -
Извечная отрада
В натруженых руках
Простого мужика.